Архетип отца

(Глава 10 из книги "Мудрость психики: глубинная психология после наук о мозге")

Джинетт Парис

Опубликовано в: G. Paris «Wisdom of the Psyche: Depth psychology after neuroscience», London: Routledge, 2007

Об авторе: юнгианский психолог, преподает архетипическую и глубинную психологию в Санта Барбаре, Калифорния, руководитель Фонда Мифологических исследований. Автор книг «Языческие медитации» и «Языческая красота»

Философ Блез Паскаль утверждал, что «правосудие без принуждения бесполезно». Подобно этому, милосердие матери без строгости отца не имеет силы. Экологи знакомы с этой проблемой: тактика политиков по нейтрализации их деятельности заключается в том, чтобы сделать сентиментальными их выступления на тему Матери Природы и провести законы для ее защиты, но оставить эти законы без зубов (без санкций). Неважно, как относятся к экологии заинтересованные лица, какие цели преследует их деятельность: если законы по защите окружающей среды не имеют силы, то «правосудие без принуждения бесполезно». Мать, которая умоляет своего мужа прекратить насилие над детьми, но не желает разводиться, добросердечный школьный учитель, который каждый день рассуждает о мире во всем мире, но не способен контролировать хулигана в классе, политик, который борется за справедливость, но не имеет реальной силы в партии – все их благие намерения ничего не стоят. И снова Паскаль: «Все, кто неспособен отстоять то, что правильно, перестают верить силе».

Предыдущая глава отразила потребность в милосердии, мягкости и здоровом коллективном архетипе Матери. Архетип Отца, однако, настолько же важен, потому что он олицетворяет волю к победе. Улучшение качества жизни для всех, избавление мира от стресса и насилия может быть достигнуто только в том случае, если мы пересмотрим оба архетипа и способы их взаимодействия. Строгий Отец, сдерживаемый любящей Матерью, был и до сих пор остается воспринимаемым буквально сторонниками традиционных взглядов; их рассуждения внушают мысль, что все должно быть прекрасно в Царстве Божием, если отцы будут выполнять роль патриархального авторитета, а матери – заниматься воспитанием. Консерваторы переводят архетипическую потребность в социобиологическую сферу. Разделение ролей могло работать в прошлом, но явно неэффективно сейчас, потому что прежний миф о семье умирает, умирает, уже умер. Тоска о прошлом всегда является дорогостоящим психологическим заблуждением.

Хороший полицейский/плохой полицейский: искаженная реальность

Самый наивный наблюдатель понимает, что классический прием хороший/плохой полицейский не реализуется буквально. Мы все понимаем, что «хороший полицейский» в реальности не обязательно парень, который проявляет сочувствие (архетип матери), пока другой демонстрирует силу и беспощадность (архетип отца). Почему консерваторы не могут понять, что семейная пара подобна этой? Хорошая команда состоит из сочетания двух архетипов. Актеры в человеческой драме никогда буквально не соответствуют биологически тем архетипическим ролям, которые играют.

Другой пример этой архетипической пары был мне представлен студенткой из Афро-американского сообщества Лос-Анджелеса. В ее жизни и в семьях большинства ее друзей не было биологических отцов. Бабушка отвечала за материнскую роль, в то время как биологическая мать выполняла отцовские функции: она зарабатывала, занималась машиной, разбиралась с наказаниями, карманными деньгами и администрацией школы. Моя студентка относилась к этой ситуации легко: «Моя мама – это мой папа, а бабушка – это моя мама». Она выразила простую психологическую истину: пока оба архетипа находятся в равновесии, психологические потребности семьи удовлетворены, независимо от биологических характеристик. С другой стороны, семья может иметь все внешние признаки гармонии, включая маму-домохозяйку и отца, приносящего домой зарплату, в семье нет насилия и нарушений закона, но, тем не менее, материнство и отцовство – в полном смысле этих слов – в этой семье не реализуются. Архетипические силы могут незаметно появляться и исчезать, и они не обязательно определяются половой принадлежностью. Однополые пары, семьи которых выдерживают все сложности материнства и отцовства, необходимых детям для роста, являются прекрасной демонстрацией нестандартного толкования ролей мамы и папы. Не нужно разбираться в психологии, чтобы понять, что недостаток Ян разрушает Инь, а нехватка Инь лишает влияния Ян. Психологии не хватает стремления обнаружить очевидную ошибочность традиционного понимания семьи, за которым скрываются всевозможные архетипические недостатки.

Умение различать ситуации, когда требуется влияние Ян, а когда – Инь, является очень важным. Оно применимо в равной степени и к отдельным личностям, и к семьям, и к организациям и народам. Борьба ли это крестьянства против феодализма, рабов против расизма, женщин против патриархальности – развитие истории всегда является результатом гармонии Инь и Ян. Стратегии Инь – обучать, покровительствовать, вселять надежду, апеллировать к высшим ценностям и завоевывать симпатию людей. Стратегия Ян характеризуется воинственностью: подготовить план атаки, ввязаться в драку, победить. Любое нарушение баланса приведет или к бессилью Инь, или к самодеструктивности Ян. Если мы рассмотрим свои жизненные истории, то обнаружим, что даже в наполненных любовью и приятными переживаниями отношениях бывают периоды любви и периоды войны, и нужно быть готовым и к тому, и к другому варианту. Пары воюют из-за свободного пространства, ценностей, денег, времени, быта; они выясняют отношения по поводу событий прошлого, а также представлений о настоящем и будущем. Материнский подход в жизни учит проявлять любовь, понимать, объединяться, делиться, быть искренним, способным на компромисс и сострадание. Отцовский подход уделяет внимание балансу силы в отношениях: каждый делает то, что считает нужным. Оба подхода необходимы. Древние греки отождествляли Зевса с понятием власти, он был их Богом-Отцом, держащим в своих руках молнии. Считалось, что он грозно морщит лоб и обладает зрением орла, с помощью которого может видеть все, что происходит на Земле. Он был олицетворением авторитета, символом существующего порядка и его выражением, и он наказывал каждого, кто нарушил закон. Зевс выражал идею, что сила неотделима от ответственности, это также присуще фигуре отца.

Архетип отца имеет множество имен: руководитель, король, вождь, капитан, генерал, президент. Все они, по большому счету, несут отцовскую ответственность за тех, кто им подчиняется. Именно поэтому капитан не покидает тонущий корабль, именно поэтому Трумэн сказал: «Вся ответственность лежит на мне», и поэтому президент США, как отец страны, владеет красным телефоном и несет моральную ответственность за объявление войны, отправляя туда сыновей и дочерей.

Этот архетип активизируется во всех отношениях, где есть элементы авторитарности. Мы боимся проявлений Зевса или же восхищаемся им и верим ему; мы презираем его или тоскуем по его опеке; мы отчаянно преданы ему или свергаем его с престола. Любой человек (мужчина или женщина), облеченный властью, проявляет по отношению к остальным качества отцовского архетипа; это касается не только монархов, президентов и полководцев, но и руководителей, полицейских, учителей и тех, кто оказывает на нас влияние. Когда женщина находит себя в роли Отца, вроде египетской императрицы, носящей фальшивую бороду, чтобы подчеркнуть свою власть Фараона, то она дает понять, что не стоит ошибочно принимать ее за олицетворение архетипа Матери. Боевая экипировка, престижный офис, дорогой рабочий стол, место на парковке – все это говорит о том, что здесь находится Ян. С другой стороны, мужчина в роли Великой Матери, который использует символы античных богинь (развевающаяся белая мантия Папы Римского, его раскрытые руки, как бы говорящие «Идите ко мне, дети»), сообщает этим: здесь живет Инь (или, как в случае с Папой Римским, он просто хочет, чтобы вы так думали). В душе активизация отцовского архетипа сигнализирует об обращении к психологии войны. Человек увлечен стратегией и тактикой, желанием встретиться с проблемой, волей к победе, честолюбием, жаждой силы и способностью идти на риск.

Отцовский принцип в терапии

Зачастую в начале семейной терапии стресс может быть настолько сильным, что первая цель терапевта заключается в создании более комфортной, поддерживающей, надежной, материнской атмосферы. Тем не менее, если эта цель достигнута, то бессознательное предпочтение терапевтом материнской психологии в дальнейшем может нарушить баланс, потому что внушит семье представление о недостижимом идеале – постоянном убежище, спасающем от всех внешних невзгод. Семья не может быть только укрытием, потому что она также является местом, где мы учимся жизни, а жизнь наполнена стрессами и проблемами. В природе человеческие сообщества создают напряжение и конфликты; это даже является принципиальным условием эволюции. Не-романтическое, не-сентиментальное, не-диснеевское психологическое понимание семьи учит нас одновременно материнской способности защищать слабых и раненых (новорожденных, детей, больных, стариков) и отцовскому умению использовать семью как первое поле боя, учебный полигон, наш первый тренировочный лагерь для психики. Сегодня материнская утопия настолько преобладает в некоторых современных подходах к развитию, что становится антиутопией, когда она препятствует отцовскому воспитанию детей. Мальчикам, как и девочкам, нужно научиться навыкам борьбы – перед лицом опасности им следует оставаться спокойными, готовыми к бою, сосредоточенными. Направления терапии, которые исключают Ян, являются просто сентиментальным враньем. Предлагая только одну часть спектра душевных способностей, они укрепляют модель беспомощной Матери, имеющей дело с деспотичным отцом: пожалуйста, не бейте детей, это для них вредно. Пожалуйста, дайте денег на образование, на медицинскую помощь. Пропавшие отцы, пожалуйста, вернитесь и заплатите по счетам. Это психология попрошаек, которая мало что дает тем, кому нужны перемены.

Достижение идентичности представляет собой парадигматическую необходимость в психическом балансе Инь и Ян. Идентичность отчасти строится на том, что мы любим и на что хотим быть похожими. В равной степени и на том, что мы отрицаем: я не ты, я отказываюсь от того, что ты хочешь для меня, я не поддаюсь твоему влиянию, я не сдамся. Цивилизации определяют свою идентичность почти так же, как наши души, в основном отвергая то, что происходит по другую сторону границы. Здесь, дома, мы не едим лягушек, или собак, или змей; не пьем всякую гадость и не принимаем наркотики; мы не убиваем, у нас свои законы, своя вера, свой Бог, свои обычаи. Идентичность построена не только на общих ценностях, но также на общих идеях по поводу того, что должно быть отвергнуто. «Враг» может быть чем-то или кем-то, кто обладает способностью уничтожить то, чем мы являемся или надеемся стать. Подростки особенно резки в определении того, в чем они сопротивляются взрослым. Им необходима эта оппозиция, и это является одной из причин, почему им так нужна сильная, устойчивая фигура отца. Чтобы вырвать зуб, следует вцепиться (зубами) во что-то, что окажет сопротивление. Слишком жесткое или слишком мягкое противодействие в равной степени может навредить способности подростка проводить необходимые исследования и приведет к апатии, отчужденности, преступности.

Феминистские атаки на патриархальность были ошибочно восприняты как нападение на отцовскую сущность. Это не так. Это не значит, что гнев направлен на архетип. Это все равно, что злиться на ветер вместо того, чтобы приспособить к нему паруса. Или злиться на красный свет светофора, управляющего потоком машин. Или на то, что обществу для существования необходимы финансовые средства, бюджет, законы, правила и определенный регламент. Феминистская революция была не отказом от архетипа отца, а протестом против бессилья материнского авторитета. По крайней мере, в моем понимании, это было восстание против бесполезной монархии: против диктатуры одного пола по отношению к другому. Гильотина не требовалась. Это не было попыткой лишить мужчин голов или биологических атрибутов мужественности. Что должно было быть уничтожено, так это идея, что мужественность является буквально биологическим атрибутом, а не архетипическим качеством. За феминистским бунтом последовала революция. Это был один из самых ярких примеров деконструкции в постмодернистской интеллектуальной истории. Этот процесс разрушил патриархальное консервативное понимание мужественности. Он поразил буквализм.

Зевс, выражающий архетипический принцип, неизменен, но его имя может относиться к мужчине или женщине, к ребенку или старику. В нашей культуре принято называть этот архетип именем древнегреческого божества, это способ выразить уважение к нашему дохристианскому наследию и присущей ему мудрости. У кого-то даже не возникает потребности обдумать это слово – «архетип», – хотя я нахожу его простым и общеизвестным, и на данный момент этот термин является частью обыденного языка. Каждый может воспринимать это понятие просто как закон. Зевс – это важнейшая реакция на: «Ой! Мне стоит сбавить обороты, иначе я получу штраф за превышение скорости».

Архетип отца искажается в том случае, если происходит отделение власти от ответственности. Тот, кто хочет получать преимущества без обязательств, всегда рискует попасть под гильотину в том или ином виде (лишиться короны, титула, патриархии). Феминистки объявили, что если женщины делят бремя ответственности, то они также должны разделить силу и почет. В то время феминистки были революционерами, но эта революция только началась. Хотя психологи внесли значительный вклад в исследование вопросов, связанных с полом, их главной заслугой, кажется, было переосмысление взаимоотношений мужчины и женщины. До сих пор эта огромная область исследований имеет мало теорий, пересматривающих понятие семьи. Большинство этих теорий кажутся неуязвимыми для достижений феминизма. Как будто психологи могли формально отдать должное феминизму, а затем вернуться к прежним представлениям о развитии семьи и взрослении детей.

Я супервизировала обучающихся терапевтов, когда они просматривали записи сессий экспертов по «семейным вопросам», чтобы изучить основные методы коррекции. Студенты также записали свои собственные психотерапевтические попытки и получили обратную связь от своих супервизоров. Эти записи сессий являются интересными примерами текущей успеваемости студентов, изучающих семейную терапию. Я не хочу называть никакую конкретную психологическую школу, потому что проблема не всегда в теоретическом подходе. Чаще дело в установке, которая изначально существует в умах студентов, а также тех, кто делится своим практическим опытом посредством аудио- и видеозаписей.

Вот типичный пример, который я воспроизвожу с минимальными изменениями. Видео показывает агрессивного подростка, оскорбляющего мать, выражающегося так, как будто ее нет в комнате. «Моя мать дрянь! Если она остается с отцом, то это только из-за денег!» Отцовский гнев усиливается, и отец навязывает свое мнение: «Я запрещаю тебе так говорить о матери!» Затем психотерапевт поворачивается к отцу. Вежливо осадив его, терапевт предлагает остыть, присесть, пока «мы» исследуем эмоции, которые выражает его сын. Отец хмурится, садится и размышляет. Он только что получил унизительный урок сочувствия от эксперта. Психотерапевт излагает свое ограниченное видение ситуации: за враждебностью скрывается боль. Мы здесь, чтобы предложить сострадание и излечить эту рану. Прекрасная теория. Действительно, агрессия скрывает обиду. Тем не менее, путь, по которому идет сессия, ведет к ложному эгалитаризму. В этом случае высказывание подростка приравнено по значению к мнению родителя. Это ошибочно, и не потому, что мнение подростка менее важно, чем мнение отца. А потому, что отцовский авторитет делегируется психотерапевту, который навязывает поведение, выражающее сочувствие и терпение Великой Матери.

Заблуждение здесь заключается не в предположении, что за агрессивным подростком скрывается обиженный подросток – эта идея не вызывает сомнений. Проблема заключается в наивности психотерапевта, который не смог понять следующее: (а) терапевт наносит оскорбление отцу, поучая его перед ребенком, как правильно выполнять свои обязанности; (б) терапевт посягает на отцовский авторитет, высказываясь с позиции эксперта по семейным делам; и (в) терапевт замалчивает эту передачу полномочий, скрываясь за поддерживающей мягкостью Великой Матери. Психотерапевт как будто сказал следующее: «Вы плохой отец. Разве вы не видите боль за агрессией? Теперь посмотрите, как поступать правильно, когда я разговариваю с вашим сыном». Что отец мог бы возразить на это?

Психотерапевт обладает профессиональным авторитетом и окружен атмосферой финансового признания его состоятельности как эксперта. Очевидно, что цель его вмешательства – помочь отцу установить лучшие и более доверительные отношения с сыном. В действительности этот урок преподан сыну, и он не слишком хорош: ты прощен за оскорбление матери, потому что ты выражаешь свои чувства (т.е. боль), а Великая Мать понимает и поддерживает выражение эмоций.

Отцовская власть имеет разные сферы реализации. Жизнь в сообществе (а семья – это группа) требует не только умения выражать эмоций, но также и умения их контролировать. Семьям следует развивать способность держать себя в руках, так же, как это делают государства. Столкновения приводят к войне или к переговорам. Развод, например, это война между двумя сторонами, и, чтобы развод был цивилизованным и не навредил детям, стоит соблюдать некоторые правила; подобно этому, международные договоры и согласительные комиссии ведут к прекращению военных действий.

Мы не раз слышали, что представители азиатской культуры с трудом выражают свои чувства, или что англичане очень спокойные и сдержанные; что это следствие подавления эмоций. В этих этнологических наблюдениях может быть некоторая доля правды; но происходит отказ от высших ценностей, когда мы путаем подавление, вызывающее страдания, с самоконтролем, на котором основано цивилизованное поведение. Психология, которая предпочитает концепцию материнских качеств, в соответствии с которой способности выражать эмоции присваивается высший балл, виновна в путанице между подавлением чувств и самообладанием. Подростку, который оскорбляет мать, требуется выучить один или два важных урока. Первый урок – осознание: следует понять, что когда он чувствует боль, то становится агрессивным. Второй урок заключается в том, что в оскорблении матери или любого другого человека нет ничего, чем можно гордиться. Такой подросток должен понять, что взросление требует самодисциплины, даже когда он выражает праведный гнев. Самоограничение – это урок, что только тот взрослый, который опирается на архетип Отца, способен научить чему-то ребенка. Критика в адрес несправедливой, жестокой авторитарности грубого, злого главы семьи, правила которого выгодны только ему, не означает, что архетипические качества Отца бесполезны.

Абсолютное совершеннолетие не наступает никогда

Никто никогда окончательно не переходит в состояние «взрослый». У всех нас бывают моменты прежнего, детского поведения. Мы тоскуем по Великой Матери каждый раз, когда страдаем. А поскольку такие переживания случаются часто, всем нам нужно утешение от нашей мамы – это послание Великой Матери. Наш нарциссический ребенок никогда окончательно не исчезнет, что подтверждают самые выдающиеся и просвещенные индивидуумы. Те, кто предпочитает существовать «вне» этих возвратных моментов, либо лгут, либо забывают об этом. Тем не менее, благодаря способностям внутреннего взрослого мы воспитываем своего внутреннего ребенка, контролируем, действительно контролируем, этого потенциально опасного внутреннего тирана. Нежелающий взрослеть внутренний ребенок остается невоспитанным, все больше покушается на внешний мир, манипулирует, несет разрушения – так же, как ребенок ломает свои игрушки. Это делает человека все более эгоистичным и таким образом поддерживает замкнутый круг одиночества.

Исповедь незрелой личности

Мне 60 лет, я женщина, и 30 лет я занималась адвокатской практикой. Я потеряла интерес к работе много лет назад. В начале моей карьеры я хотела защищать подростков в суде. Я изучала вопросы правовой охраны интересов проблемных подростков. Эта мечта, в моем случае, была итогом моего нежелания взрослеть. Удивительно, но я не занималась проблемами моих несовершеннолетних клиентов столько же, сколько работала на свой собственный невроз. Мой стиль ведения дела всегда был одинаков и сводился к одному предложению. В сущности, преступник – чудесный ребенок, с которым плохо обращались родители/общество/мир, и, вследствие этого, виновной стороной также является эта группа правонарушителей. Иногда этот метод работал, но не всегда, а моя стратегия становилась все более предсказуемой. Что самое страшное, так это то, что убежденность в невиновности оскорбленного подсудимого совершенно подкосила меня, когда дело дошло до воспитания моей дочери. Ее подростковый бунт должен был открыть мне глаза, но я не хотела видеть недостатков своего мышления. Моя единственная дочь с рождения была центром моей любви и заботы. Я обращалась с ней так, как будто она была образцом совершенства. Когда в 13 лет она начала отталкивать меня, я была раздавлена. Я не могла понять, что она имела в виду, когда сказала, что я превратила ее в куклу. Конечно, я никогда не настаивала на том, чтобы она носила платья с кружевами или что-то подобное. По отношению ко мне дочь стала высокомерной и агрессивной в то время, когда ее отец ушел. Она была обижена даже тем, что я никогда не приводила в дом мужчин, воспринимая мою сдержанность как доказательство того, что я ничего не знала о них и о любви. Она стала интриганкой, требовательной и испорченной. Кроме того, она ругала меня за терпимость к ее лжи и самообману. Мы жили в аду, созданном своими руками. Сегодня ей 40, а мы только начинаем ценить друг друга.

На прошлой неделе она напомнила о событии, которое было поворотным для нее. В 12 лет, незадолго до начала ее сопротивления, она настояла на встрече с отцом. Она была очень довольна. На тот момент я отказывалась от его помощи и отдала бы что угодно, лишь бы растить дочь без его вмешательства. Она хотела провести с ним лето, и они отправились в Испанию. Он был счастлив видеть себя отцом такой красивой и умной дочери. Они прекрасно провели время. Он фотограф и научил ее пользоваться фотоаппаратам и оптикой. Дочь вернулась со множеством фотографий, сделанных в поездке. В первый вечер ее возвращения она хотела показать мне свои снимки и рассказать о своем необыкновенном путешествии. Я не помню этого момента, но, кажется, я сказала, что уже слишком поздно и фотографии прекрасно могут подождать до следующего раза. Она чувствовала, как будто я сказала, что она обманула меня тем, что любит своего отца, что ее хорошо проведенное с ним время было предательством по отношению ко мне. Она пережила страшное чувство вины и никогда не показывала мне тех фотографий. А я, кажется, никогда о них не спрашивала.

Сейчас ей 40, и она несколько лет ходила к психоаналитику. Она стала гораздо более сознательной личностью, и мы можем говорить обо всем этом. Когда она была подростком, у нее не было ни слов, ни понимания, чтобы выразить то, что вызывает у нее злость. После путешествия в Испанию она чувствовала себя так, словно ей необходимо сделать выбор: либо выбрать мою любовь и отказаться от своей привязанности к отцу, либо выбрать его любовь и отказаться от моей. Когда дочь начала бунтовать и отвергать мои чувства, моя самая большая ошибка состояла в том, что я решила, будто причиной ее подросткового гнева был ее отец, что она была жертвой его интриг против меня. Мое предубеждение затмило мне реальность. Я пыталась защитить свою дочь от ее отца, чтобы убедиться, что это он виновен в том, что мой прекрасный ангел ранен. Вот что я сделала, чтобы отнять свою дочь у ее отца. Моя дочь и я провели двадцать лет в душевном хаосе. Она страдала от того обмана, который я преподносила как неразрешимый конфликт. Она могла либо оставаться моей маленькой куклой, моей единственной любовью, либо любить отца и полностью потерять мою привязанность.

Это была только частью правды. Я хотела, чтобы дочь была только моей. Со дня ее рождения она и я были против целого мира; между нами была нерушимая, симбиотическая связь, которую не мог разрушить ни один мужчина. Она была самой главной причиной моего существования. Теперь я понимаю, что в моей абсолютной преданности было очень мало любви. Это была моя собственная внутренняя реальность. Я была ребенком; была обиженным подростком, требующим защиты от жестокого и равнодушного отца; у меня был неразрешенный отцовский комплекс; я была единственной в суде, кому нужна защита закона; я была единственной, кому нужна симбиотическая любовь моей дочери, исключающая отца, потому что внутри себя я не представляла, что такое Отец. Я дорого заплатила за свою незрелость – слезами одиночества и горя.

Алхимия духовного роста

Древние алхимики могли быть неудачливыми химиками, но они были бесподобны в создании метафор для невидимых процессов души. Например, они представляли, что любое развитие требует безупречного знания следующего: (а) правильное вещество (например, необходимо добавлять нужные ингредиенты по правильному рецепту); (б) верный расчет времени (например, выбрать нужный момент созревания фрукта или последовательность, в которой ингредиенты следует добавлять в котел); (в) правильная температура (например, что-то готовится на медленном огне, тогда как другое требует яркого пламени печи).

Достижение состояния взрослости похоже на процесс созревания: (а) основные ингредиенты – это любовь матери и отца; любовь является важнейшей составляющей рецепта развития молодого человека; (б) вначале появляется материнская любовь, а затем и отцовская, для каждого чувства свое время; и (в) яркость и жар материнского или отцовского комплекса должны меняться, когда происходит движение к зрелости. Ребенок все время чувствует это тепло, но иногда оно греет, а иногда обжигает. Сочетание различных агрегатных состояний вещества, продолжительность и интенсивность обуславливают безграничную сложность процесса взросления. Процесс созревания может быть качественной кулинарией с применением приправ; соки детства проходят все виды трансформации (алхимики использовали понятия концентрации, испарения, кристаллизации), заканчиваясь тонкой дистилляцией пуерильной энергии, которая сохранится во взрослой душе как обновленный образ жизненной силы и способности радоваться.

Если процесс развития пошел по неверному пути, можно использовать алхимические метафоры, чтобы предположить, какой ингредиент отсутствует в составе (где мама? кто мой папа?). Или что именно по времени была предложено слишком рано или слишком поздно (где ты был(а), когда я был(а) ребенком?). Или что произошло с количеством тепла, если душа либо сожжена, либо вовсе не затронута переменами. Ароматная приправа, точно составленная из верных ингредиентов, сделает вкус потрясающим. Готовка на очень медленном огне не захватывает, не развивает, не возвращает к алхимическим категориям, в то время как слишком высокая температура сжигает дотла, и весь процесс заканчивается неудачно. Юнгианство основано на применении алхимических метафор для описания той грани терапии, которая повторяет (и направляет) процесс развития. Эти яркие образы помогают понять, что запрет терапевта на стремление клиента к самостоятельности – это рецепт для приготовления испорченного блюда.

Терапия как алхимия

Сострадание, мягкость и забота являются важнейшими качествами в терапевтической обстановке. Ни одному психотерапевту не обойтись без этих материнских способностей – способностей играть роль Великой Матери для тех клиентов, чья «настоящая мама» потерпела более или менее сокрушительную неудачу. Теория переноса основана на такой способности нажимать на кнопки «повтор» и «монтаж». К сожалению, никто – ни один терапевт, родитель, супруг или друг – никогда не может абсолютно точно исполнить архетипическую роль Матери или Отца по той простой причине, что, будучи архетипическими, эти роли по сути не человеческие. Они намного больше отдельно взятой личности и несут в себе миллионы лет эволюции всех млекопитающих.

Достижение совершенства в воспитании, образовании или терапии невозможно. Мы можем прекрасно выполнять свои обязанности, пытаясь дать нашим клиентам, детям, студентам настолько много мудрости архетипов, насколько мы сами способны усвоить. Тем не менее, оставаясь людьми, а не богами (хотя от нас ждут божественности), мы так или иначе обманываем чьи-то ожидания. Либо родитель слишком хорош, и ему невозможно сопротивляться, либо он недостаточно хорош и слаб, либо, хотя с ним все в порядке, он скучный и неинтересный. В условиях явной несостоятельности архетипический символ Матери или Отца может быть совсем упущен психикой ребенка. Тело растет, но душа остается детской, ожидающей заботы Великой Матери, потому что реальная мать никогда не поможет в этом.

Направляясь в психотерапию, будьте готовы к переносу ранней неудовлетворенной потребности в материнской заботе. Молодые и неопытные терапевты особенно падки на мед материнской любви, проявляющейся в переносе. Они также склонны оставлять вещество на огне слишком долго, никогда не уступая место влиянию Отца. Гипергликемия навязчивого внимания и поддержки вызывает реакцию, похожую на гипогликемическую. Она приводит к возникновению сильнейшей слабости, которая граничит с самовлюбленностью и отбрасывает клиента еще дальше от понимания щедрости жизни. Так как это односторонний процесс, снисходительность склонного к материнству терапевта может привести клиентов к предположению, что особое внимание терапевта (за которое они платят) – это обычная модель отношений. Это вынудит клиента отказаться от тех людей, кто делает это бесплатно. Требование заключается в следующем: если ты любишь меня, ты будешь слушать меня так же исключительно внимательно, как мой терапевт. Такие запросы неизбежно встретят отказ: пока, позаботься о себе сам, малыш!

Ошибка новичка, в сущности, сводится не к излишней опеке. Заботиться о тех, кого мы любим, когда они нуждаются в этом, – самая естественная реакция. Ошибка не в использованном средстве, а в продолжительности его использования. Некоторые клиенты проявляют невероятную ловкость и умеют скрыто манипулировать материнскими слабостями своего психотерапевта и окружающих их людей. Они хотят остаться младенцами навсегда. Уязвимым к воздействию таких личностей терапевта делает плохая подготовка или неосознанная проблема с материнским архетипом, которая приводит к потере различения сочувствия и слабости. Терпимость может скрывать пассивность и неспособность отправиться в сферу действия Отца.

Мать, которая боится колючих разговоров за обеденным столом и любой ценой вынуждает сфабриковать видимость любви в семье, выражает не чувства, а собственные страхи. Как материнский идеал, мир за столом – это часть хороших манер, которые каждый должен уважать. Когда само согласие становится самоцелью, а разногласия не допускаются, отношения обнажают свои противоречия, и диалог очень упрощается – становится похожим на борьбу добра против зла. Каждый участник чудесен, вежлив и почтителен, но теряет время. Пока продуктивные споры игнорируется, способность семьи действовать синергетически исчезает. Пропадает один из ингредиентов: отцовское влияние.

Владения Великой Матери – это спокойное место, мирное, предлагающее основательный отдых, восстановление, безопасность, сострадательное понимание. Такая безмятежность души является одним из прекраснейших даров, которые можно отдать или получить от отношений. Эта способность принадлежит Великой Матери и является главным правилом того, кто возле детской колыбели. Дети, которые пережили жестокость, либо умирают, либо заболевают, либо получают душевную рану, которая не залечится до тех пор, пока они не испробуют то, что называют старым клише, – «молоко человеческого сострадания». Компетентный терапевт предоставляет переносную кормящую грудь, которая помогает компенсировать ранние депривации. Страдающая душа хочет покоя. Великая Мать предлагает покой каждый раз, когда мы находим убежище в таких любящих объятиях. Эта любовь в переносе, если мы серьезно говорим о теории переноса, также предполагает наступление момента отлучения от матери. Некоторые клиенты приходят с ожиданием (и часто оно оправдывается) еженедельной дозы психологических объятий. Такие клиенты жадно набрасываются на внимание терапевта, тонут в своих душевных драмах, не прерываемые всепонимающим, любящим слушателем. Тем не менее, если это продолжается слишком долго, терапевтический эффект исчезает и появляется риск отвердевания сладкого молока.

Извини, Эдип

Тенденция к отягощению терапии материнскими качествами является логичным продолжением психологической культуры, которая преобладает над собственной мифологией ребенка. К сожалению, лучшему уроку Фрейда (возможно, единственному прошедшему испытание временем) не уделено достаточно внимания при обучении психологии. Фрейд утверждает, что ребенка нужно фрустрировать. Победа в борьбе за внимание матери опасна как для него самого, так и для общества. Критика Фрейда часто фокусируется на том факте, что желание ребенка обладать матерью не настолько сексуально, как это предполагал Фрейд. Однако его основная аксиома – что ребенку нужно быть «побежденным» реальностью – до сих пор актуальна. Психологическая пропаганда мифа о ребенке как жертве привела к нерешительности родителей в установлении правил. Она также способствовала увеличению количества терапевтов, склонных к материнской опеке. Они демонстрируют доброту и поддержку, но не способны помочь клиенту побороть естественный детский нарциссизм.

Работник, который ремонтирует крышу моего дома, очень добрый и понимающий мужчина. Узнав, что я психолог, он спросил меня, как ему следует вести себя с его 14-летним сыном. Он хочет объяснить мальчику, что уважение – это взаимный подарок. В то же время слишком легко быть уютно зависимым и чрезмерно требовательным. Любовь – это не разрешение на причинение вреда. Шум от его аудиосистемы, его привычка разбрасывать вещи по всему дому, непомерные телефонные счета – все это переходит всякие границы. Отец не хотел казаться старомодным и авторитарным, каким был его собственный отец, и, естественно, был неуверен в допустимости выражения своего недовольства сыном. Почему он сомневается в своей потребности в уважении? Этот вопрос указывает на культурную проблему, а не только на его личную. Его инстинкты верны, но он не может найти правильные методы среди общепринятых представлений, потому что детям позволено посягать на семейную власть.

Если не оказать сопротивление детской тирании, гнев от потери титула маленького короля только усилится. Ярость создает тревогу и подавляет индивидуальность отдельно взятых личностей из-за утраты легитимной власти. Их психологический интеллект в основном занят попытками вернуть свое влияние. Они всегда стараются получить как можно больше, отдав как можно меньше, никогда не понимая, что это игра, которая рано или поздно закончится осознанием того, что монархия пала. Они хотят преимуществ детства (безопасность, поддержка, невинность, ангельская безмятежность). Кроме того (почему нет?), такие люди стремятся получить привилегии самостоятельности (деньги, секс, власть, и пусть никто не говорит им, что делать). Их невроз укреплен защитой культуры, которая называет самооправдание нравственностью, оплаченной деньгами. Грехи прощены! Ты заплатил за них. Установлено, что подростки в развитых странах обладают пугающим доступом к экономической силе, который поддерживает иллюзию их независимости. Трагедия несовершеннолетней самостоятельности заключается не в значительности достигнутого успеха (или денег). Он никогда не восполнит раннюю потерю, потому что остается сомнение в неизбежности такой потери. Пока в мечтах о восстановлении тускнеющей власти проходят годы, основные переживания становятся безнадежными, а нарциссический гнев является отличительной чертой инфантильных взрослых. Те, кто их любит, тоскуют о том, что могло бы быть.

Сбалансированный подход к терапии

Вместо подходов, основывающихся на материнской позиции (питающая грудь), и подходов, использующих отцовские методы (более строгое отношение), подготовка терапевтов должна развивать алхимическое искусство и понимание, какое именно вещество необходимо, когда (время) и в каком количестве (интенсивность). Бывают периоды, когда душе нужна колыбель, в которой она переродится; также случаются моменты, когда требуется практика военных действий. Для борьбы с монстрами, населяющими душу, нужна смелость и решительность. Искусство психологической войны требует качеств архетипа Отца. Буддизм и индуизм являются прекрасными примерами духовного воспитания в мире и любви, но с военными добавками. Новичок обучен сражаться с негативными мыслями, вести войну против неугомонного эго – обезьяны, которая должна находиться под контролем. Подобно этому, опытный терапевт знает, когда покинуть Великую Мать и отправиться к Отцу с его воинственным мировоззрением.

Известный аналитик Мария-Луиза фон Франц была широко известна своим провокационным, отцовским стилем работы. Она была нетерпелива по отношению к клиентам, влюбленным в свои душевные раны. Она могла просто отказаться от клиента, если видела у него недостаток решительности. Она, казалось, говорила: «Возвращайтесь, когда будете готовы к борьбе. Я не собираюсь терять время на плачущее дитя». Ее терапевтические методы вызывали критику – более всего ее жесткость и немного странные привычки. Однако, возможно, ее интуиция была верной. Бывают моменты, когда терапевт должен следовать методам военной подготовки. Слабому внутреннему ребенку нужен учитель, который превратит его в маленького каратиста. Если терапия предлагает преимущественно эмоциональную поддержку и комфорт, она может дополнить опыт слабости. Чтобы разрушить детские иллюзии, клиент должен хотеть чего-то, кроме любви и присмотра матери.

Регулярность, с которой мне встречались начинающие терапевты, неспособные «отлучить от груди» клиентов, отражает всеобщую проблему – с архетипами Матери и Отца одновременно. Она сопровождается иллюзией, что если бы только психика могла быть «излечена» от своего невроза, это привело бы к чему-то похожему на материнский рай гармоничных отношений, дружных семей, приятного общения, эмоционального комфорта. Что пропускается этой фантазией о материнском счастье, так это осознание необходимости отказаться от привязанности к матери. Навязчивая материнская опека, которая действует как догма, упускает тот факт, что ребенок нуждается не только в компетентной заботе, но у него также существует потребность уйти, как только он сможет принять мир как Космическую Мать и начнет действовать самостоятельно.

Психологический матриархат искажает выводы подобно той политкорректности, которая оправдывает лицемерие и обращение к неведению. Кто не слышал о терапевте, который действует мягко и безусловно поддерживает клиента. Не потому, что это необходимо для восстановления образа матери, и не потому, что терапевт попался слишком жалостливый. На самом деле не достигший зрелости клиент незаметно дает понять, за что именно он платит. Пациент оказывается в худшем положении, чем раньше, но терапевт возвращается к другим «клиентам». Подлинное стремление стать психотерапевтом, как выбор любой профессии, подразумевает способность быть готовым к риску. Все ингредиенты любви также опасны; терапия – как всякое знание – вредна, если заботится преимущественно о деньгах и славе. Цель требует самоотверженности. Иначе это всего лишь работа, а не призвание.

Мамина отставка      

Моему сыну 35, он талантливый художник. Он усердно трудится, как и я. Моя жизнь наполнена им, хотя он и не думает об этом. Так как я живу одна, я всегда была рада его видеть. Думаю, он считает, что для меня ничего лучше не придумаешь! Честно говоря, я мечтаю о времени, которое мы проводили вместе. В этом году каждый наш запланированный совместный ужин заканчивался отменой. На прошлой неделе он написал мне электронное письмо, «Привет, мам. Я приеду в среду. Мы можем поужинать у тебя? Я мог бы подъехать к шести. Я привезу вино». В тот день я ушла с работы пораньше и купила все, что нужно, чтобы приготовить его любимое блюдо. Я действительно радостно предвкушала встречу. Я налила себе стакан вина, пока готовила, и ждала его. Он не пришел!

В очередной раз у него была уважительная причина. До этого случая я реагировала как понимающая мать: «Не волнуйся, милый. Мы встретимся в другой раз». В тот момент я стала женщиной, которую достала забота о ребенке. Я почувствовала себя совершенно другим человеком, вынырнувшим на поверхность – не матерью, а женщиной! Я сказал ему: «С этого дня, если ты хочешь зайти на ужин, ты знаешь мой адрес. Если я дома, мы закажем пиццу. Больше никаких договоренностей». Я сказала это не грубо, но безоговорочно. Вечером в следующую пятницу он без предупреждения явился ко мне в офис. Мы отправились ужинать и прекрасно провели время. Думаю, моя отставка с должности мамы полезна не только для меня, но и для сына. Он считает, что женщина должна быть бесконечно терпимой и предупредительной по отношению к нему, как его собственная мать. Но правила отношений между мужчиной и женщиной не похожи на правила между матерью и сыном.

Ты наконец-то любишь меня? Слишком поздно!

Один из парадоксов жизни заключается в том, что любовь часто предлагается в тот момент, когда окончательно махнешь на нее рукой, потому что плата за нее кажется слишком высокой. Я прошу дать мне ласку, сексуальное удовольствие, уважение, помощь, поддержку. Но взамен преданности получаю не более чем оскорбление и душевную кровопотерю. Многократно повторяющийся результат терапии: именно в тот момент, когда клиент начинает чувствовать независимость, контрагент открывается и начинает выражать то, что было скрыто. Это не совпадение. До тех пор, пока клиент поет в тональности «не покидай меня, иначе я умру», другая сторона не в состоянии ответить, она сопротивляется эмоциональному вымогательству, и взаимность невозможна. Когда чувство самоуважения и независимости восстановлено, это приносит либо возможность для оказания помощи, либо приводит к концу отношений, основанных на невротической зависимости.

Симбиотическое состояние может быть удобным, потому что это самый короткий путь: смягчить экзистенциальную боль, принесенную свободой, – это полностью снимает бремя независимости. Как отметил Юнг, терапевт вряд ли сможет помочь клиенту, который просто влюбился и находится в состоянии сексуального блаженства. Медовый месяц уместен только до того момента, пока симбиоз полезен, потому что сексуальность симбиотична от природы. Это время, когда кажется, что любовь решает все жизненные проблемы. «Мы» и «нам» – самые часто используемые слова в этот период. Мы со всем справимся. Мы – одно целое. Вместе мы сильны. Наша любовь непобедима. Мир вертится вокруг нас. Медовый месяц соединяет, связывает, смешивает обоюдные чувства и растворяет влюбленных в общем экстатическом взрыве удовольствия, что предвещает скорый провал. К сожалению, чувственные отношения недолговечны, и каждому партнеру предстоит вернуться в собственную шкуру, до следующего объятия. Для того чтобы пережить любовь, иллюзия единства должна быть разрушена, а отцовский закон признан. Если материнская симбиотическая мечта осуществится, отдельные личности начнут психологически рассыпаться. Пары выбирают друг друга в соответствии с подсознательным замыслом, который делает возможным всестороннее развитие не только их способностей, но также их неврозов. Иногда желание подобрать себе пару под стать нашей слабости притягивает к нам тех, кто давит на нас. В таком случае мы рано или поздно будем вынуждены развиваться отдельно от них.

Я женился на запале для бомбы

Я выбрал жену, которая все время давила на мои слабые места. Мы постоянно ругались по разным поводам. Мой неразрешенный материнский комплекс вышел на первый план. Как только я женился на ней, она стала указывать на мои проблемы; она поступала очень жестоко, постоянно. Я делал то же самое по отношению к ней. Думаю, я женился на ней, потому что мне нужно было уйти раз и навсегда от разрушающей матери. Наш союз был подобен аду, где мы либо умрем, либо чему-то научимся. Я научился. Я перестал ждать заботы и начал дышать самостоятельно. Что случилось с ней, я не знаю.

Его неосознанная стратегия заключалась в выборе партнера, который еще меньше, чем он сам, понимает, что происходит. Он выбрал женщину, которая категорически отказалась расторгать невротическое соглашение. Она не могла остановиться, ведь если только он…

В начале их отношения были обнадеживающими, потому что позволяли пребывать в пассивности. Как только он занялся самоанализом, то больше не мог выносить этих отношений и разорвал их. Ее отказ развиваться преподал ему два существенных урока: (1) каким партнером не надо быть; (2) инсайт, что психологическая стагнация для него не выход.

В следующем примере отказ жены от отцовского принципа впервые проявился как привлекательный аспект ее женственности, тот тип привлекательности, который очень женственная женщина может проявить в адрес мужчины, анима которого неразвита.

Моя красивая женщина всего лишь зеркало

Моя жена похожа на коробку, спрятанную в очень красивую бумагу, прекрасно упакованную, тщательно продуманную, причудливо завернутую и пустую внутри. Кто-то спросит: «Она пустая?». И красивая коробка ответит: «Да! У меня внутри ничего нет. Вся моя сущность в упаковке. Я пуста; вот почему ты влюбился в меня. Ты можешь представить, что хочешь; ты можешь решить, что будет внутри коробки. Используй свой талант, и я дам тебе иллюзию успеха. Положи туда свой хаос, свою слабость, свои секреты, и я, чудесная коробка, спрячу твой беспорядок даже от твоих глаз. Я могу быть твоим тайником или твоей витриной. Слушай меня внимательно; это все, что я собираюсь дать тебе. Дать что-то большее – это слишком сложно».

Она держала меня в своей зеркальной игре до тех пор, пока я не начал понимать, что я был совершенно одинок. Она была рабом превращений, общественных представлений о женственности, всего лишь зеркалом. Я помню ужасную неделю, которую она потратила на покупку правильных туфель к зеленому костюму, который она приобрела за неделю до этого. После пятидневной беготни по улицам всего лишь ради туфель нужного цвета она в итоге нашла верный оттенок зеленого и спросила меня, считаю ли я их подходящими. Я был равнодушен к ее тревогам и ответил рассеянно. Она решила, что недостаток энтузиазма у меня значит, что туфли ей не подходят. Она начала искать другое платье, которое могло подойти к ним! Вот когда я начал изменять ей с женщиной с работы. Она чувственная, веселая, беззаботная, ее одежда совершенно лишена стиля. Хотя я думаю, что жена не знает о моем романе (или делает вид, что не знает), недавно она стала выпивать после обеда. Я оставил попытки наполнить ее душу, она как пустая, холодная бездна; я хочу уйти. Я вижу в зеркале себя: мой страх, робость, пустоту в себе, которая притягивает меня к пустоте в ней.

Разговаривая с детьми как философ

Я считаю, это возможно – говорить с детьми так, как это делал бы философ. К тому же я стараюсь общаться с ребенком в основном как с равным, а не как с подчиненным. Это самый верный способ покинуть материнский кокон. Он действует на всех, кто боится расправить крылья. Если философская установка не путается с посланием ребенку, что он может делать все, что ему нравится (это провал в воспитании), то можно с этой философией двигаться дальше. Ребенок пойдет за авторитетом родителя, монарха, терапевта, а выразителем философии станет тот, кто захочет взять ответственность за него.

С самого начала жизни каждый ребенок благодаря самому факту прихода в этот мир может рассматриваться как принимающий решение (неосознанно) – жить или умереть. Процесс обучения ребенка принятию ответственности не надо представлять как нечто насильственное; это значит просто объяснять ему, что всегда есть выбор. Одна из моих клиенток, которая растила сына одна, хотела просто поработать над формулировками. Мы вместе составили для нее маленькую речь. Ниже представлен разговор, который у нее, в конце концов, состоялся с ее пятилетним сыном: разговора о доступных ему духовных ценностях.

У тебя есть выбор

Твой биологический отец не хочет быть отцом. Он сказал, что в глубине души знал, что не смог бы стать хорошим папой, и исчез до твоего рождения; он никогда больше не появлялся. Кажется, ты действительно хотел бы родиться при других обстоятельствах, но ты здесь. В пять лет ты уже знаешь, как быть сильным и здоровым мальчиком. Сейчас ты должен понять еще кое-что: то, что ребенок может быть воспитан не одним отцом, а множеством разных людей. Не обязательно нужен тот, кто отдал свой маленький сперматозоид. Множество детей рождены без всякого знания о том, откуда они взялись. Иногда доктор дает маме ее будущего ребенка в маленькой пробирке и оплодотворяет яйцеклетку. Тот, кто дал свой сперматозоид, всего лишь часть твоего отца, и эту часть ты получил.

Дедушка, когда он учит тебя пользоваться электродрелью, дает тебе то, что мог бы дать твой отец. В некотором роде, это даже лучше, ведь дедушка знает об инструментах намного больше всех, с кем я знакома. Твой учитель плавания, которого ты обожаешь, учит тебя плавать, как мог бы это делать отец. Мой брат, который приглашает тебя погостить в домике у озера каждое лето, любит тебя, как любил бы любой отец. Ты можешь оценить это. Моя сестра, настоящая хулиганка, учит тебя, как завязывать веревку в сложные узлы, как размахивать ногами в стиле кун-фу. Несмотря на то, что она девушка, она может дать тебе многое из того, что мог бы дать отец своему сыну. Если ты решишься, то сможешь научиться всем этим фокусам, которым мог тебя научить отец. Со временем ты, возможно, поймешь, что получил даже больше, чем мог быть дать самый лучший папа.      

Эта женщина очень мало говорила с сыном как мать, используя дружеское общение вместо поучения. Она не стремится выполнять обязанности отца; вместо этого она указывает на предоставленные сыну возможности – пусть он возьмет то, что ему предлагается. Всякий раз, когда кто-то выражает потребность, нужду, боль, это склоняет нас к исполнению роли Великой Матери и вынуждает оказывать поддержку тому, кому чего-то не хватает. Материнский инстинкт – естественное явление для того, кто любит. Тем не менее, опытный психотерапевт также видит его темную сторону и понимает, когда время активности Матери истекло. Приходящему ко мне «бедному малышу» я также объясняю: у меня есть сила, которой нет у вас; я позабочусь о вас, но будьте острожены, моя помощь должна быть дозирована. С другой стороны, общение с детьми в философской манере – это практика самостоятельности для них, это инициация в мир отцовских законов.

© Полина Гуляева, перевод с англ., 2009г.